МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ, ИЛИ
АФРИКАНСКИЕ РАЗБОРКИ
Назидательное произведение, посвященное наиважнейшему событию в жизни автора: он бросил курить. С раздумьями и зонгами.
Предуведомление:
все совпадения имен случайны,
все герои, включая автора, вымышлены.
Историческая справка
Был бы ум бы
у Лумумбы,
был бы Чомбе
не при чем бы.
Из летописей Заира
ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой, на первый взгляд, ничего не происходит, но, тем не менее, появляются: Чур – офицер ГРУ (Главное Разведывательное Управление) и курящий автор
Святой Шабат и в Африке Шабат,
особенно в провинции Заира –
одной из дыр языческого мира,
куда я угодил (срываюсь в мат).
Дыра звалась напевно Мбуджимай.
Кто нечто смыслит в дόбыче алмазов,
величье Мекки сей узнает сразу,
а впрочем,
узнавай – не узнавай…
В гостинице (еще одна дыра):
заезжий дворик, статуя подонка,
отрезавшего голову ребенка…
Мы кварту виски пили до утра.
Всю ночь прислужник, афролюдоед,
любезный – от ступней и до затылка –
смотрел, как осушается бутылка,
на мой призыв крича со страхом:
– Нет!
Мой собутыльник –
серый Чур из ГРУ,
по воле всесоюзного распада
остался за границей без оклада,
но что и как –
я сам не разберу.
Чиновники Заира
без стыда
нам головы дурили…
«Сделка века» –
едва ли не «лимон» на человека –
похоже, накрывалась… как всегда.
Еще вчера казалось: вот оно!
Кончается судьбинная опала.
Все с трех сторон до мелочей совпало,
все было с трех сторон соблюдено.
Российское оружие пойдет
Заиру за израильские баксы.
Тиран же, исходя из местной таксы,
произведет алмазами расчет.
Высоты треугольника: Москва,
Киншаса и, в конце концов, Израиль –
бесстыдно выдворяли нас из рая,
а перед Богом – покачай права!..
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой автор закурил, появился босс, и вот что из этого вышло.
Я закурил...
Ввалился босс ко мне,
– Хочу, – кричит, – Шабат встречать в Киншасе.
Найди нам по билету в бизнес-классе,
а если нету – заплати вдвойне!
И я нашел!..
Летальный аппарат:
четыре негра, дюжина баранов.
Летел он наподобие тарана,
как в песне: «шаг вперед и две назад».
В последний перед вылетом момент
Чур захватить успел взамен обеда –
из рук дрожащих афролюдоеда
бутылку виски – антитурбулент.
И «Боинг» –
чернохвостный шестикрыл,
гибрид свиньи, корыта и Пегаса,
забил копытом землю и затрясся,
в разбег пустился.
Я же – закурил.
И было чудо:
свинолет взлетел!
Но не совсем:
он падал по привычке,
он тарахтел подобно русской бричке,
везущей кучу африканских тел.
Добыча ям воздушных,
он один
карабкался и выл, спасая шкуру…
Я антитурбулентом спасся с Чуром…
И все же приземлился полусвин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой автор опять закурил, и от этого стало еще горше
Я закурил.
Я гордо вышел вон
из чрева самолета, как Иона,
и, подчиняясь вышнему закону,
я сам невольно угодил в закон.
Успел я только вспомнить чью-то мать,
как двое негров – сущие гориллы –
мне руки заломили что есть силы,
а третий по карманам стал шмонать.
За сигарету –
преступленье в ней! –
семь полных лет лишения свободы,
а белые, подобно мне, – уроды,
едва ль в тюрьме протянут восемь дней.
Но вдруг примат скукожился на треть
и стал каким-то странно оробелым:
бескровным,
бледно-серым,
бледным,
белым –
(ужели негры могут побелеть?!).
Гориллы вмиг ослабили тиски
и даже перестали пахнуть потом,
пропала их недавняя охота
Мой шнобель раскурочить на куски.
Держал бумажку бледнозубый гад,
изъятую из моего кармана:
я – личный гость заирского тирана:
нос – по ветру,
и осади назад!..
Да, обосрался черный спецконвой,
лишь дай приказ –
себе же вырвут гланды.
И я, кивнув на всю мою команду,
надменно процедил:
– Они со мной!..
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой автор не закурил, и, может быть, поэтому с ним ничего печального не произошло
Тот, кто в Киншасе побывал и смог
остаться здравым –
тот пройдет по аду,
будто в воскресный день по зоосаду,
тот если не Сатан,
то полубог.
Вот эта бочка – дом,
а донце – вход,
а если заимел кусок фанеры,
дом превратится в виллу –
верх карьеры,
ну а попался –
угодишь в расход!
Чуть тормознешь –
во всю длину пути –
машину искалеченные дети
облепят,
и глядят,
но в очи эти
и не взглянуть,
и глаз не отвести!
Похоже, лава город обожгла,
везде следы пожара и разрухи,
и среди них давно не люди –
духи,
и в их телах давно не души –
мгла!
И этот мглистый, черный адов край –
от нищих дев
до нищего скитальца –
к тебе свои кривые тянет пальцы
и молит,
и грозит,
и воет:
– Дай!..
А посреди бейт-кнесет:
не шути!
В каком же сне,
и по какой потребе
всевидящий Любавический Ребе
велел здесь синагогу возвести?!
Взор Шнеерсона всех иных острей,
а может, ребе был на Пурим пьяный?
Во всем Заире не найдешь миньяна,
да кроме рава есть ли здесь еврей?
Ну разве что залетные, как мы,
но мы даем труму такую раву,
что процветает вся его орава
(коль так – хасиды светлые умы).
Оставив в синагоге босса впрок
чудному раву до конца субботы,
я, осознав конец своей работы,
подумал:
«Все же есть на свете Бог!»
Сюда попал я,
как во щи морковь, –
без визы,
приглашенья
и прививки.
Ну, кто не хочет снять с мильярда сливки?!
Хоть, на поверку, сливки с денег –
кровь…
Царица дней, суббота!
Отдохну!
Нажрусь, как мясники на скотобазе!
В гостиницу скорей.
Ни в коем разе
не пропущу я рюмку!
Ни одну!
ЗОНГ: «Раздумье об удаче»
Господь посылает удачу
по зернышку в тысячу лет,
как будто решает задачу,
хоть знает: решения нет.
Судьбу я не переиначу,
Затем и стою в стороне.
Господь посылает удачу,
Но, кажется, снова не мне.
Счастливых билетов раздача
извечно не в нашем дому.
Господь посылает удачу,
да только не знает, кому…
ГЛАВА ПЯТАЯ, где автор встречается с джином и постигает его духовные сущности
Вот что я ненавижу –
это джин,
не выпускал я из бутылки джиннов.
Мне врач сказал,
рюмаху опрокинув:
– Вас в Африке спасет лишь он один.
Но время шло,
я медленно дичал,
вкус джина стал уже не столь противен.
Хоттабыч, милый, как я был наивен,
когда тебя – прости! –
не привечал.
Уж если выпал случай, и всерьез
вам алкоголь назначили в лекарство,
не упусти удачи , благодарствуй,
пока не каркнет печень: «Тпру! Цир-роз!»
Кто джин опошлил тоником и льдом,
тот, в принципе, не может выпить в радость.
Лед тает,
а букет снижает градус,
и ты лишь суррогат допьешь с трудом.
Джин следует, конечно, охладить,
и пить его пристало из бутылки,
покуда не прорежутся подкрылки,
и после
в одиночку
воспарить.
Я в номер свой вернулся.
За окном
у берега пальба.
Опять расстрелы.
Один лишь я парил, живой и целый,
вверх джинново-хоттабычевым дном.
По Конго плыл разбухший труп вола:
подохший бывший бык –
большой и глупый,
а следом плыли человечьи трупы,
десерты крокодильева стола.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой автор закурил, а посему произошла резкая смена декораций
Я закурил...
Все по фиг,
трын-трава!
Недельное спадало напряженье...
Лечь и забыться!
Каждое движенье
мешало лени предъявлять права.
Длись, миг блаженства на краю земли!..
Два дюжих негра,
оттопырив губы,
зашли в мой номер
и довольно грубо
смахнули кайф…
Меня же – повели.
Закатаны по локти рукава,
и с каждой стороны по автомату.
Все как в кино,
и все не по Шабату!
– Полегче ты! Кружится голова!
У входа ждал армейский новый джип,
еще два джипа:
видимо, охрана.
Все сразу не ухватишь.
Слишком странно.
Судьба щедра на злые виражи.
Ужель тиран двойную вел игру?
Что это так –
без микроскопа ясно,
но с ГРУ шутить, увы, небезопасно,
рискуешь не проснуться поутру.
А может – чур меня! –
братишка Чур
затеял у «Де-Бирса» шуры-муры?
Все бы сошлось, кабы не знал я Чура,
такое и для Чура
чересчур.
Раз десять я прибавил и отнял,
списал родную душу на затраты.
Я – стрелочник,
то бишь – координатор,
а попросту –
расходный матерьял.
Но тут пошли покаверзней дела,
и Чура негры вывели, как лоха.
(Возможно, я о нем подумал плохо,
но это ж только версия была.)
Нас посадили в джип и дали газ.
Вдоль берега,
к речному перепаду.
Ужель топить гостей решили гады?
Дай, сволочь, закурить в последний раз!
Чур взглядом показал мне:
погоди!
Причал.
Из джипа вышли.
Пароходик.
О, Господи, пожить хотя бы годик!
Но вроде приглашают:
– Проходи!
Внутри зеркальный безразмерный зал.
Амвон…
распятье…
Церковь, мать честная!
Хоть я Христа не больно близко знаю,
он мне гостеприимство оказал.
Хозяевȧ! Ей-ей, хозяевȧ!
Ах, Господи,
знакомые все лица!
Похоже, весь цветной бомонд столицы
собрался здесь.
Пока живем, братва!
Министры,
жены,
родственники их,
свояченицы,
внучки
и дочурки
(ох, испекли бы нас они в печурке,
когда бы в джунглях встретили одних!)
А пароход во всю и мощь и прыть
поплыл по черным водам и просторам,
по самым тем просторам,
по которым
не дай вам Бог ни странствовать, ни плыть!
Нас между тем замкнули в хоровод,
тела и лица расписали краской,
и тулумбасы пир открыли пляской,
и с пляской вышли девушки вперед.
Священник черный
белым бубном тряс,
поочередно девы обнажались,
и каждого из нас увлечь пытались,
и снова буйно ударялись в пляс.
И длилась пляска –
час ли,
два ли,
пять,
а может, век
или тысячелетье?..
Я был заворожен,
и не заметил,
что все мы
под Христом стоим опять.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой автору удается вырваться из сложной ситуации, скорей всего потому, что он не закурил
Сказал министр громко:
– Всем молчать!
Мы наконец-то подошли к итогам.
Пакт верности подпишем перед Богом,
давайте, братья,
сделку заключать.
Вы увидали наших дочерей,
хотя бы по одной возьмите в жены,
они детей родят вам по закону,
пусть тянет вас вернуться к ним скорей!
Исусе, брат!
Ты в мерзости погряз!
Ты оказался идолом сегодня?!
Ведь пляска есть языческая сводня,
неловко при тебе пускаться в пляс!
Ах, из огня да в полымя!
Дурак!
Лежал бы лучше в брюхе крокодила!
Обрадовался жизни!
Ну, мудило!
Ты знаешь, что ужасней смерти?
Брак!
Министру я сказал:
– Большая честь!
Не раз мы с африканцами роднились –
свидетельства и факты сохранились.
К тому же, Ваша честь,
прошу учесть,
что до сих пор традицию храня
по совершенью легкой процедуры,
в евреев переходят фалашмуры,
поэтому мы издавна – родня.
Царь Соломон и Моисей-пророк
(возможно, европейцам это странно)
предпочитали смуглых африканок,
да будет это Западу в упрек!
Кофейных женщин жаждет естество…
Мы тут поиздержались с непривычки,
домой слетаем на день за наличкой,
чтоб совершить достойно торжество.
И силой в девять конских табунов,
какими он – не будь дурак – запасся,
министр так заржал и так затрясся,
что в крест пальнули молнии...
штанов.
ЗОНГ: «Моление о чуде»
О Господи, выдели чудо!
Молю: да отпустит беда,
и я Тебя больше не буду
о чуде просить никогда.
Оно не придет ниоткуда
по Божьим незримым следам.
О Господи, выдели чудо!
И я тебе
что-нибудь
дам...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой пагубная привычка автора влияет даже на его подсознание
Четыре негра, взяв меня в каре,
вели меня к моим Шахерезадам
(читатель ждет, наверно, рифму «задом» –
зад розами не пахнет на жаре).
Тиран гарем презентовал в обед,
и к ужину велел отведать первых.
Я отбивался:
– Полшестого...
Нервы...
Но он отрезал:
– Хер не знает бед!
К тому же, – он сказал, – мой брат и друг,
твои супруги – чистые весталки,
но между нами –
профессионалки,
и вылечат в два счета твой недуг. –
Я закурил…
Моя ли в том вина,
что вновь меня опричники схватили?!
Я подчиняюсь гру...
нет, нежной силе,
пытайте!
Не признаюсь ни хрена!
Меня пытали!
Разум угасал.
Но все же уплывавшее сознанье
невольно отзывалось на касанье,
когда я умирал и воскресал.
Мой самый незначительный каприз
подхватывался вмиг на грани муки,
меня из рук передавали в руки,
переходящий каннибальский приз.
И череп распадался на куски,
а жрицы были только отраженьем
сна,
содроганья,
семяизверженья –
последних сил
последние толчки.
А дальше все затмилось…
Шли года.
Я позабыл, что сам попался в сети,
рождались и росли цветные дети,
и мне казалось –
это навсегда.
Я насаждал собою черный рай,
давно не различал
ни ночь,
ни день я,
вокруг меня мои же порожденья
протягивали к глотке руки:
– Дай!
И в сердце впился сын,
и хрюкнул он:
– Устроишь мне гарем в христовом храме!
В поллюциях,
и ужасе,
и сраме
проснулся я...
О, Боже, это сон!..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой случается следующая неприятность
Я принял душ, и принял душ меня.
Как хорошо без слов общаться с душем!
А в Африке какого цвета души?
А людоед есть сердце без огня?
Да, я не африканский фараон,
и собирать пора, пожалуй, вещи.
Конечно, сон –
всего лишь сон,
но – вещий,
а если вещий –
может, и не сон?
Я закурил…
Газету взял.
Завал!
Шабат принес еще не все сюрпризы.
Тиран с детьми.
Тиран с бревном.
А снизу
о нашей тайной миссии подвал:
«По договору сумма – миллиард,
и если все в порядке будет, скоро
наступит день продленья договора,
поскольку эта сделка –
только старт».
По новой ум за разум! Грош цена
всем нашим клятвам
и всему братанью.
Газетный лист похерил все старанья:
начнется «иудейская война».
Пойдут на штурм и Сапи, и Банай,
Де-Бирс возникнет, а за ним Капланы,
и местные, видать, не дремлют кланы.
Откуда ждать беды?
Поди, узнай!
ЗОНГ: «Раздумье о третьей силе»
Когда ты ждешь заслуженных удач,
но замечаешь вдруг себя в могиле,
к тебе приходит мысль
о третьей силе –
виновнице вселенских незадач.
Она умеет появляться
вдруг,
она всегда приходит,
третья сила,
чтобы ударить что есть силы
с тыла,
и взять разбег на следующий круг.
И как ты весь расклад не выверяй,
и как ты не страхуйся –
третья сила
всегда пролезет в задницу без мыла,
и вновь все у тебя пойдет враздрай.
Где скрывище твое,
где тайный дом?
Кого повергла ты и воскресила?
В чем цель твоя?
Откройся, третья сила!..
Ужель ответ сокрыт…
во мне самом?!..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой появляются новые действующие лица
Последовал весьма корректный стук,
и двое черных буйволов с баулом
ко мне вошли.
А что в бауле?
Дуло?
Что, прямо здесь?!..
– Поговорим-ка, друг…
Вы нас не обойдете стороной,
Поверь, мы не убийцы и не воры,
но всей страны алмазные конторы
похерите вы сделкою одной.
Мы видеть не хотим в тебе врага,
Мы лишь хотим себе законной доли,
но тысячи людей по вашей воле
останутся без крохи пирога.
Мы не хотим в ответ услышать
«нет»,
но аппетит ваш –
аппетит дракона.
Здесь нáлом
ровно полтора лимона,
а вот на семь в Швейцарию билет. –
Я не успел ответить.
Эти лбы
исчезли, но зато вошли другие,
бумажники не менее тугие,
с иголочки одеты, а –
жлобы.
– Не будь врагом себе же, раздолбай,
вас не сегодня-завтра скинут с трона,
вот в этом кейсе ровно три «лимона»,
а здесь билет во Францию.
Гуд бай!..
Похоже, все алмазные послы,
сквозь номер мой проследовав транзитом,
отметились финансовым визитом,
дабы оговорить свои тылы...
ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ, короткая, но очень грустная
О, Господи!
Я прожил столько лет,
не обладая хищностью гепарда,
а все ж увидел сливки с миллиарда,
которого на самом деле
нет.
Другой бы вмиг собрался на покой,
и смылся по любому небосклону,
втихую умыкнув мешок «лимонов»,
но я был дурнем
и махнул рукой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой автор опять закурил, и как следствие появился откровенно мерзкий персонаж
Я закурил,
и был последний стук:
– Пгостите, можно к вам на газговогчик?
– Нельзя!
– Так может, выйдем в когидорчик?!
– Входи-входи,
я ждал тебя, Паук.
Он не вошел –
вкатился, как яйцо,
тростинки-ручки
и тростинки-ножки,
и два зрачка –
две угольные крошки,
впечатанные в серное лицо.
А губки –
как пчелиный хоботок:
когда улыбку извлекать пытались,
они не раздвигались,
а сдвигались
и превращали хоботок в свисток.
Он засипел:
– Скажу вам без затей
и, кстати, без фгивольных гассуждений:
коль Библия –
истогия гождений,
то Афгика –
насильственных смегтей.
У вас годил Ицхака Авгаам,
у нас наообогот:
Лумумбу Чомбе,
и не годил, а кокнул,
и о чем бы
гечь ни зашла,
воз и поныне там.
Но что я о себе?..
Как вам у нас?
Наслышан от пгемьега,
вы в фавоге.
Да, кстати, дгуг, опять случилось гоге:
двоих убили.
Пгямо здесь.
Сейчас.
Два лидега алмазных кустагей.
Начнутся газговоры,
пегесуды:
убийцы кто?
Пгиехали откуда?
Возможно, кстати, сгеди них...
еврей?
Такие наши будни без пгикрас.
Случается у нас и не такое.
Я бы не стал вас, кстати, беспокоить,
да вышли, говогят, они от вас.
Я не подозгеваю вас!
Отнюдь! –
Еще чуть-чуть –
он бы упал со стула,
пришли с баулом,
вышли без баула…
Позвольте, кстати, на баул взглянуть…
Ай-йя-йя-йяй!
Да здесь полно дегьма!
Улики пготив вас!
Скажу вам смело,
Годной вы мой,
некстати это дело!..
Как вам помочь,
не пгиложу ума!..
– Кончай, Паук,
ведь мы не новички,
ты ждал, пока набьется рыбка в сети,
дабы перехватить деньжата эти.
Я в первый день нашел твои жучки.
И если мы, Паук, с тобой одни,
скажу между тобой и мной сугубо:
коль жаждешь ты увидеть душегуба,
зайди в клозет и в зеркало взгляни!
Он снова улыбнулся за столом,
увижу ли когда улыбку гаже?
– Улики я возьму и все улажу,
прощайте, кстати, друг,
Шабат шалом! –
Поплыли миллиончики ко дну!
Я бедным был,
а стал и вовсе нищий!
Да подавись деньгами,
паучище,
чтоб я так жил,
как ты их сдашь в казну!..
Я босса взял, когда уже легла
на город тень,
маршировали роты.
Босс вопросил:
– Ну, как прошла суббота?
И я сказал:
– Спасибо, что прошла...
ЗОНГ: «Почти молитва»
Спасибо за хлеба кусок,
какой он, родимый, ни есть,
за пулю Твою не в висок,
за стылую, нищую честь,
за редкую праздную лень,
за женской мольбы колдовство,
за этот и завтрашний день,
коль дашь мне дожить до него.
Спасибо Тебе, Господин,
за сердца ускоренный бой,
за то, что я сдохну один,
за то, что воскресну с Тобой.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой пагубная привычка автора едва не приводит к катастрофе
И было утро... Можно говорить,
как стихотворец Бродский на покое:
«И просыпаться, в общем-то, не стоит,
если проснуться...
и не закурить».
Проснулся я, и, значит… закурил
И к боссу брел сказать о старте скором,
о бизнесе, зависимом и скорбном.
Я в номер постучал
и дверь открыл.
И вылезли глаза мои на лоб,
а волосы в паху восстали дыбом,
и в горло ком огня поднялся с дымом:
сейчас, пожалуй, точно: дело-гроб...
Зажги хоть лампу в тысячу свечей,
облазь хоть каждый угол с пылесосом,
а в номере не только нету босса,
но ни одной из боссовых вещей!
Похитили?!
Он жив или не жив?
Игра?
Шантаж?
А, может, дело в мести?
Да что б они подохли
врозь и вместе!
Судьба щедра
на злые виражи.
Когда б уехал сам –
сказал бы мне,
когда б для мести умыкнули босса –
без чемодана брали б –
нет вопроса –
иль просто замочили бы во сне.
А если выкуп?
Жди гостей:
ШАБАК,
вдобавок ГРУ
в содружестве с Мосадом.
Все то, что было, –
было райским садом,
а вот сейчас навешают собак.
Вернулся в номер…
Мать твою!
Звонок.
Срываю трубку.
– Где пропал ты, Грыша?!
Я переехал в номер, что под крышей.
(Нашелся голубь!.. Выдался денек!)
Иди ко мне!..
Ты с Пауком знаком?
Что скажешь?
Нашей миссии финита,
считай, что сделка полностью закрыта,
я все сейчас уладил с Пауком.
Мы с ним летим во вторник в Тель-Авив,
а завтра с ним же встреча в Суаримо.
– Босс, я боюсь, что этот выстрел мимо,
для нас Паук,
что к прыщику – нарыв.
Признайся, сколько вытащил Паук?
– Три миллиона, и в кармане сделка!
– В кармане – фига,
но Паук – не целка,
Паук – профессор киллерских наук.
Босс, он тебя подставит!
– Ерунда!
Солидный нигер, добрая улыбка.
– Как скажешь, босс,
но этот шаг – ошибка.
– Моя ошибка – не твоя беда!..
На самолет заказаны места,
Луанда!
Океан!
Купайся голый!
– Да Суаримо –
это же Ангола,
и в Суаримо нынче –
Унита!..
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, еще одна историческая справка
Когда Союз без плача и забот
на высшей пьянке в Беловежской пуще
разжалован был в нети и распущен,
в Анголе русский жил аэрофлот.
Он здесь остался доживать свой срок.
Пилоты
и наземная обслуга –
все знают, как ощипанных, друг друга,
и в этом есть определенный прок.
Поскольку офицеры ПВО
во всей Анголе –
русские ребята,
закон для всех:
брат не стреляет в брата,
никто не донесет ни на кого.
Кому бы ни служил ты –
помоги
противнику,
если противник –
русский,
иначе нам не выдержать нагрузки,
здесь русские друг другу
не враги.
По пьянке раз инструктор-малоросс
сбил самолет на спор,
в ажиотаже.
Дня через два его нашли на пляже
без сердца,
без яиц
и без волос…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, без которой можно было бы обойтись, если бы она была последней
Луанда.
Предзакатный океан
как будто изнутри огнем просвечен.
Прибрежный ресторанчик,
в коем встреча –
глаза в глаза,
с кармана на карман.
– Мне нужен безопасный коридор:
Луанда – Суаримо и обратно.
– Есть только АН.
Не Бог весть как приятно,
но он садится чуть не на забор.
– А эта этажерка долетит?
– Смеешься?
– Выпьем?
– Будь здоров!
– Ну, будем!
– Пусть завтрашний полет не будет труден!
– Лехаим!
– За хороший аппетит!
– На посошок?
– На посошок!
– Пока!
– В пять в аэропорту без опозданья.
– Что ж, до утра!
– Спасибо, до свиданья.
Держи конверт.
Здесь ровно три куска…
ГЛАВА ШЕСНАДЦАТАЯ, в которой автор легкомысленно закурил и, возможно, поэтому попал в очередную переделку
Пять поутру.
Мы с боссом на борту.
Вот от земли оторвалась стрекозка,
из глаз уходит взлетная полоска,
хотя наш «Ан» не «Боинг» и не ТУ.
Приятно плыть над Африкой в зарю:
лишь трепыханье легкого мотора,
да крылышки стрекозьи –
вся опора.
Час до посадки,
дай-ка…
закурю.
Я чиркнул зажигалкой.
Огонек
совпал с огнем наземного прицела,
и очередь у носа просвистела,
и пули дно прошили
между ног.
Потом пошла земля наперекос...
Похож на сито корпус нашей «анки»...
Штурвал в крови...
Внизу застыли танки...
– Шма, Исраэль! –
безумно шепчет босс...
Вновь тишина…
Гудит стрекозолет –
израненный,
дырявый,
супит брови,
а мы смеемся –
все в соплях и крови...
«Мы вырвались!» –
нам показал пилот...
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой автор не успел закурить и поэтому его конфликт с Боссом разрешился благополучно
Мы с боссом у бассейна,
все в бинтах.
Для ужина, пожалуй, слишком рано.
Скорей у нас царапины, чем раны.
Босс очень недоволен,
просто страх!
И потому во всех делах провал,
что вечно я ему назло перечу,
я плохо обеспечил эту встречу,
по сути дела,
я ее сорвал...
Я вставил только ижицу в строку:
конечно, я и дурень,
и бездельник,
но снайпер был из тех оплачен денег,
что босс вчера
отслю́нил
Пауку.
И кто виновник всех его потерь,
коль друг его,
Паук неповторимый,
сегодня даже не был в Суаримо –
возьми для интереса,
и проверь.
На телефон два доллара потрать,
Давай-ка с Пауком сыграем в прятки.
Чтоб шум не поднимал ты из-за взятки –
он просто здесь надумал нас убрать.
И босс
вскочил,
смирить не в силах нрав,
пошел звонить в Луанду и Киншасу.
Вернулся хмурый –
не прошло и часа –
и процедил сквозь зубы:
– Ты был прав...
Ответь мне, босс,
на кой собачий ляд
рискуешь ты своей бесценной шкурой?
Вот у меня семья,
дочурки-дуры,
я должен отрабатывать оклад.
А может, в том и есть резон и суть,
что вложена в мужчину жилка риска,
и как бы в страхе он ни падал низко,
его потащит в авантюрный путь?
И этот зуд
сильней других в крови?
И этот зов –
исконное наследство?
– Ага,
ты за мои рискуешь средства,
а я всегда рискую за свои...
ЗОНГ: «Опять почти молитва»
Ты бьешь меня больно по роже:
нос набок и кровь на губе.
Пора отпустить меня, Боже,
ведь я не противник Тебе.
Терзать человека негоже,
и так до печенок достал.
Пора отпустить меня, Боже,
и топай на свой пьедестал.
Пора отпустить меня, Боже,
пока трепыхаюсь в живых.
Не то я Тебя уничтожу
последним ударом под дых!..
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, сентиментальная
Прощай Ангола!
Лобстеры твои,
кальмары,
осьминоги и креветки
и женщины немыслимой расцветки
похоже, лишены моей любви.
Прощайте, генерал-полковник Плед,
мой новый друг ангольский,
страж закона,
который тоже начал с миллиона
и тем в моей душе оставил след.
Даст Бог, еще настанет в жизни срок
и я смогу открыть листам и миру
то, что сокрыл,
дабы мою квартиру
не навестил под вечер киллерок.
Босс, не взыщи,
коль что не так.
Привет!
Не каждый шаг венчается удачей.
Ведь я живу на мизерную сдачу
с неисчислимых будущих побед.
Прощай, Паук!
Не наши ли пути
еще пересекутся, друг невинный,
и я тебя твоей же паутиной –
ужо тебе! –
сумею оплести.
Прощай, тиран,
и не играй судьбой.
Мне жаль тебя, мой толстый друг Кабилла!
Ах, как бы хорошо, Кабилла, было,
когда бы мы поладили с тобой.
Тебя, увы, голуба, ждет беда.
И оттого твое открыл я имя,
что в будущем ты сжился с неживыми,
тебя убьют,
а это навсегда.
Читатель, мой единственный оплот,
ты близок мне, совсем как домочадцы,
и ты, я вижу, думаешь прощаться?
Не выйдет, брат!
Нас гонит путь вперед!..
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, без названия
Бывал ли, ты в Швейцарии весной,
где белые гуляют без опаски?
Такого не бывает?
Это сказки?
Я улетаю.
Чур летит со мной.
- Где мы летим?
- Под нами Камерун.
- Как я хотел бы провести здесь ночку!
- Надеюсь, друг мой Чур, не в одиночку.
Я ночь могу тебе устроить.
- Врун!
– Подай-ка, Чур, мне огонька.
– Бери.
Я затянулся…
Выпустил колечко –
в таких делах немыслима осечка.
– До трех считать умеешь?
– Раз...
– Два...
– Три...
Едва качнуло в облаках салон,
в обшивке двери вскрылась неполадка.
Был голос:
– Аварийная посадка! –
И поднялись предкрылки под уклон.
Чур верил мне,
но вряд ли в колдовство,
хоть маски кислородные повисли.
«Совпад, – подумал Чур, –
в известном смысле,
все это бы случилось без него...»
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ: Нелирическое отступление
Скорей всего, я атеист в быту.
Я не ищу потусторонних связей
средь будничных мирских разнообразий,
и шарлатанов чую за версту.
Я помню, как повадились ко мне
великих таинств темные засланцы:
сектанты Пта и Вуду новобранцы –
в шальные времена они в цене.
Ущербности своей благодаря
с Нечистиком они играют в жмурки.
Кто понаивней – тот кончает в дурке,
кто половчей – карьерой знахаря.
ЗОНГ: «Ода сигарете»
Если в жизни невезучий
и снаружи, и внутри,
ты себя не сильно мучай,
а возьми и закури.
Вот спасительная суша!
Видишь ангельский зрачок?
Всем заблудшим в мире душам
верный серный маячок.
Ходят слухи, что Минздрав
в смысле курева неправ.
Вся она – самосожженье,
жертва слабостей твоих.
В дыме сгинут униженья,
страх разделишь на двоих.
Ничего она не просит:
ни еду и ни питье.
И она тебя не бросит,
коль не бросишь ты ее.
А по совести, Минздрав
и без курева не кровав…
ГЛАВА ДВАДЦАТь ПЕРВАЯ, в которой автор понимает, что курение – это проблема цивилизации
Швейцария!
Европа!
Старый свет!
И белые улыбчивые лица!
Такое может разве что присниться!
В гостинице есть ванна, туалет.
А подлокотник ванны создан так,
что кисть руки,
когда в ней сигарета,
нисходит прямо в пепельницу.
Это
вообразил дизайнер – не простак.
И беленькая кнопка.
Прикоснись,
и сигарета выпорхнет,
как птичка.
Возьмешь ее –
и вспыхивает спичка:
Попробуй-ка,
сумей,
не соблазнись!
О, как я наг,
и сир,
и одинок
в нагом
и сиром,
одиноком мире!
Как зрение в глазу,
биде в сортире,
как телефонный ноющий звонок!
– Алле!
– Привет!
(О, зов иных миров!)
– Куда девался ты,
не понимаю!
Лети скорей на встречу в Мбуджимае,
тебя там ждет министр.
Будь здоров!
– Послушай, босс!.. –
Короткие гудки...
Лечу...
Не обсуждаются приказы...
Где вместо сердца втравлены алмазы,
там души воют от земной тоски…
ЗОНГ: «Воспоминание о возлюбленной».
Я сегодня уже заказал сновиденье с тобой:
Ты ко мне подойдешь,
отойдя от скалы виноградной.
Ты, которая стала моей непреложной судьбой,
подойдешь, моя девочка, и улыбнешься мне,
ладно?
Ты себе и представить не в силах,
как ты мне нужна,
как признанья в любви мне казались глупы и нелепы.
И, наверно, поэтому встала меж нами стена,
а из боли сердечной
сердечный не вылепить слепок.
Я живу без тебя,
не умея прожить и полдня,
жаль, что, ты, породнившись со мной,
не узнала меня.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, неприятная
Святой Шабат – и в Африке Шабат,
особенно в провинции Заира.
Из северного, западного мира
вернулся я
(опять срываюсь в мат).
Всю ночь прислужник,
афролюдоед,
любезный от ступней и до затылка,
смотрел, как осушается бутылка,
на мой призыв крича со страхом:
– Нет!
И все ж я уломал его к утру.
С наивных глаз смахнув слезу и искры,
он мне сказал:
– Здесь не было министра,
а лишь Паук с твоим дружком из ГРУ...
Он не вошел –
вкатился, как яйцо,
тростинки-ручки
и тростинки-ножки,
и два зрачка –
две угольные крошки,
впечатанные в серное лицо:
– Ах, здгавствуйте, сегдечно, кстати, гад
вас видеть снова в наших Палестинах.
Меня заела, знаете, гутина,
в Заиге не идут дела на лад.
То смегть,
то, кстати, кгажа,
то тегакт,
к тому ж, премьег все ждет пегевогота.
То – то,
то – это,
вечная забота,
все бгосил бы,
когда бы не контгакт.
– Паук, а где министр?
– Боже мой!
Удачно не всегда ложится кагта.
Сегодня, кстати, умер от инфагкта.
Не обошло несчастье стогоной!
Какой был человек!
Гигант!
Сейчас
такие не гождаются в столицах.
Философ.
Муж.
Отец.
Как говогится,
какой светильник газума угас!
Но он успел мне пегедать дела.
Я в кугсе, кстати, интегесов босса.
У вас в кармане сделка,
нет вопгосов,
осталось папку вынуть из стола.
Пголил я, кстати, нынче квагту слез,
да что там квагту –
океан и геку.
Последний долг такому человеку,
надеюсь, отдадите
Вы и босс?!
А вы то здесь, то, кстати, там.
Смешно!
Пога окончить начатое дело.
Пгиехали б на похогоны смело
и завегшили б сделку заодно.
– Паук, да ты вместилище любви!
Боюсь тебе испортить все картину,
Ну, кто в твою полезет паутину?
На похороны!
Кстати, на свои!
– Ах, мой бесценный!
Как вы неправы!
Ну, сколько можно слов напрасно тратить?!
Ведь вам уже давно понятно,
кстати.
Босс не прибудет –
не уйдете вы!
– Паук, остынь,
послушай
и пойми!
Ты и не знал, министра убивая,
что в жертву может вынести кривая
иную цель
меж Богом и людьми.
И я сказал:
– Паук, идем во двор,
ведь я давненько на твоем прицеле.
В последний раз курну дурного зелья,
и да свершится Божий приговор.
Мы вышли.
Я промолвил:
– Адонай!
Ты выбираешь жертву.
Не перечу.
Вот жертва вышла Господу навстречу.
Призри ее сейчас и принимай!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой магия сигареты являет свою силу
Я закурил…
Я сделал первый вдох,
и проглотил седой комочек дыма,
и вновь вдохнул комок неопалимый.
Паук дрожал, почувствовав подвох.
И солнца африканского лучи
в пылающую свел я головешку,
и наведя на цель –
паучью плешку,
я выдохнул, промолвив:
– Получи!
И полыхнуло!..
Молния небес
ударила без промаха по цели...
В песке лежал объект моей дуэли –
обугленный и мертвый мелкий бес…
И вышел Чур со снайперским ружьем,
и буркнул:
– Посейчас еще не верю!
Я, ты иль мы влепили по лбу зверю?
Он выглядит приятней,
чем живьем.
Когда «лимон» он предложил за вас,
я понял: жадность фраера сгубила.
К тому ж, мне заказал его Кабилла.
Свалилась мелочишка про запас.
– Чур, ты со мной?
– Нет, я останусь здесь.
Похоже
– тьфу! тьфу! тьфу! –
мадам Удача
вернуть мне возжелала недостачу,
плюс работенка кой-какая есть.
Моя Кармен меня опять свела
с азартными торговцами алмазов... –
Я больше Чура не встречал ни разу,
что означает: вверх пошли дела...
А я о нем еще грущу,
дурак.
Ведь, помня Мандельштама дарованье,
я изучил науку расставанья,
да не освою практику никак...
ЗОНГ «Прощальный»
Я не брал на себя этой роли,
ни в цари, ни в пророки не лез.
Ты ответишь:
терпеть мне доколе?
Кто б ты ни был –
Господь или бес.
Я обоих не знал и не трогал,
получил от обоих я в дар
вместо помощи и диалога
малодушный, заплечный удар.
И какое б ни строил Ты братство,
и какую б ни сеял вражду,
мне с Тобой западло разбираться,
кто б Ты ни был, я первым уйду...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ и, надеюсь, не последняя
С тех пор прошло с хвостом пятнадцать лет,
и я не сделал ни одной затяжки,
и только чудом избежал кондрашки,
а силы той, поди, пропал и след.
Зато Господь умерил аппетит,
а я стал брюхом варварским отмечен.
Вот так всегда: идешь к Нему навстречу,
а Он тебе еще за это мстит.
Да ладно,
Бог с Ним, с Богом!
Сам дурак.
И как бы стих мой ни был истолкован –
ко мне явилось как-то Божье Слово,
а если не Оно, то - Божий Знак.
Да и стихов набрался чуть не пуд.
Неплохо бы прожить за счет утиля,
когда б его сегодня оплатили
по той цене, что завтра продадут.
Ведь мир Его спасет моя строка,
которая не сверстана пока.
8.03 – 5.04.2003 г.
Минск – Кишинев
Гершон Трестман: О еврейском мире по-русски...
